Лес безымянных. маленькая малость. 2

Прозрачная вода, последние теплые лучи солнца, уют тихого пригорода и миллиарды зеленых листьев в засыпающем лесу. Был июнь. Все вокруг струилось удивительно тонким ароматом липы. Наслаждение этим запахом перебивали нерадивые прохожие на улице. Я сидел за столом на веранде небольшого ветхого домика и вертел в руках крошечную сувенирную книжку стихов Маяковского.
"Мне бы памятник при жизни полагается по чину.
Заложил бы динамиту - ну-ка, дрызнь!
Ненавижу всяческую мертвячину!
Обожаю всяческую жизнь!"
"Вот как сказал поэт без доли сомнения и раздумий о правильности написанного. Вот как все просто, - сказал мой внутренний голос,- стоило ему только подумать, как все мысли ложились на бумагу  и становились бронзовым слитком в фундаменте памятника некогда жившему и творившему, Маяковскому".
Жара начала спадать только когда солнце оставляло последние лучи света перед тем, как оставить наш мир под усыпанным звездами одеялом ночи. Где-то вдалеке лаяла собака, а за ней, словно по приказу, образовалась цепь собачьего лая со всех сторон. В домах постепенно загорались огни и включались телевизоры - с соседского дома доносился голос диктора новостей.
- Девушка, а зачем так-то? - тихо сказала бабушка за моей спиной. Она медленно ходила по кухне, курила и разговаривала по телефону. -Может нам еще рано, уважаемая? Все же лето и гостей еще много...
Меня привлекло странное щелканье на липе. Сначала не получалось разобрать что могло делать это щелканье, ведь белки в этих местах не водятся, а раньше этого звука я не слышал, чтобы узнать. Возможно, это была птица. Она сидела где-то в глубине веток и увидеть ее не получалось. Я встал и направился к липе. Дерево было огромным и росло прямо посреди дворика перед домом.
Это дерево посадил еще дедушка моей бабушки, когда переехал сюда в далеких и темных годах. Никто липу не трогал, и вскоре в жаркий солнечный день роскошные ветви закрывали половину дома тенью, даря удивительно тонкий и сладкий аромат. Уже никто и не помнил сколько лет этому дереву.
Я внимательно всматривался через ветки липы туда, откуда слышалось пощелкивание. Несколько раз переходил на другое место, чтоб поменять точку обзора, но никак не мог заметить ничего похожего на птицу или что-то, что могло бы издавать такой звук. Скоро я бросил это дело и вернулся к Маяковскому.
На западе, на темнеющем небе, сияли яркие и мягкие краски уходящего солнца. Кусочки облаков тянулись рядами к свету, убегая, прячась друг за другом от серебряного глаза луны и миллионов маленьких лампочек, танцующих потрясающий вальс  на западе.
Бабушка позвала на вечерний чай. Сегодня была суббота. И я знал, что этот день стал тайно принадлежать нашей семье уже давно. Родители рассказывали бабушке только по субботам, она рассказывала моей маме только по субботам, и сейчас, этим летом, она рассказывает мне. Память передается от поколения к поколению.
Эти разговоры, как письма из прошлого, найденные в сундуке на чердаке заброшенного дома. Они прокладывают себе путь из темных, поросших паутиной и ветхих миров, откуда слышен запах гнили и затхлости.
Я зашел в кухню, залитую светом, словно маслом. Маленькая комнатка и низкий потолок придавали ощущение покоя и уверенности.
Бабушка вошла в комнату, держа в руке зажженную свечу.
- Сегодня я тебе расскажу про моего дедушку. - еле слышно сказала она, выключая лампочку. - Но сначала чай и блинчик. - добавила она громче.
Когда с едой было покончено мы остались за столом при тусклом свете свечи. Бабушка мягко посмотрела мне в глаза, сделала глубокий, спокойный вдох и  медленно задула свечу. Дымок тонкой линией извивался от тлеющего фитилька вверх, оставляя приятный запах.
- Его звали Тимофеем, - таким же тихим и спокойным голосом начала она,  - но он всегда говорил, что это не его имя. Очень давно он пришел сюда с далеких земель, из-за гор. Поселился в этом поселке и построил дом. Завел семью и зажил как обычный человек в этих землях. Вскоре у него родился сын, мой папа... - бабушка сделала короткую паузу, - после этого он посадил в саду дерево - липу. Он говорил, что это настоящее дерево. Но я никогда не поняла чем оно отличается от других. Год проходил за годом, рос сын и старели родители. Дед был лекарем и часто уходил на долго в лес, чтоб собрать нужные травы и растения. Потом долго сидел во дворе и всё что-то смешивал и тёр. Поздней осенью он собирался несколько дней, брал большую сумку и уходил на восток, в город. Дорога была длинной, так что дома его не было около месяца. В городе он продавал лекарства и помогал больным, но не всем. Он всегда знал в каком доме беда и в первую очередь заходил именно туда. Бывало так, что он просыпался среди ночи и уходил куда-то. Мой папа, твой прадедушка, говорил, что он ходил лечить. Однажды, рано утром он опять куда-то ушел и не вернулся. Прошло несколько лет. Его сын уже вырос и завел свою семью, в которой родилась я. Тимофея жена, моя бабушка, верила, что он вернется и ждала его. И он вернулся. Он подошел к дому, облокотился на калитку и долго смотрел на липу. Он никому не говорил где он был. Но это было и не важно. Все были рады, но вскоре заметили в нем странности. Он стал очень мало есть, спал только несколько ночей в месяце и стал очень неразговорчив, а разговаривая, твердил о ком-то непонятном, о учителе. Все стали считать его странным и перестали обращать на него внимание. Семья привыкла к нему и все было как раньше.
Бабушка посмотрела на меня на этот раз тревожно, встала и подошла к окну. Мне показалось, что она боится продолжать рассказывать, будто в этом было что-то очень важное.
- Но Тимофей опять ушел. Высокий дедушка с прямой спиной, с ясными голубыми глазами и длинной темной бородой. Он ушел туда, откуда нет возврата, оставив за собой след, по которому некоторые из нашей семьи должны пройти.
На ее лице были слезы. Она легко помахала рукой, делая знак, чтоб я оставил в одиночестве со своими воспоминаниями и болью.
Я медленно поднялся и пошел к себе в комнату.

Лес безымянных. маленькая малость. 1

Первый раз я встретился с этим человеком очень давно. Это было настолько давно, что успело обрасти многими морскими ракушками и мхом внизу, и насобирать в ветвях много гнезд многих поколений различных птиц. Зелень с памяти желтела и оставляла черные ветви множество раз, что уже невозможно вспомнить точное их количество, а чреда событий после этого окончательно стерла точные детали тех дней, которые постепенно изменяют не только ход моих мыслей, но и жизнь далеких ко мне людей.
Но если сказать честно, то ничего особенного не изменилось после этих встреч. О них знал только я. Но даже после того, как я закончу писать все эти строки, никто, кроме меня не узнает совершенно ничего из того, что там было, ведь вся память давно превратилась в серебряные тянущиеся тонкие нити из прошлого, которые связывают его с неопределенным будущим, как бесконечные провода электропередач между городами. Осталась в памяти самая маленькая малость тех дней, а их корень все чаще и чаще подтачивают своими острыми клешнями крабы.

Для того, чтоб помочь этому миру  недовольных разрушить его; для того, чтоб подвести итог тому образу мира, который создавали тысячи лет; чтоб добавить в его фрагментарную память часть действительности (как дешевую квартиру); чтоб поставить высокий и недооцененный предел мечтаний для этого глобального взгляда на мир, который игнорирует законы природы, создавая тысячи продуктов  из-за которых мы ненавидим друг друга; и для того, чтоб легкое дуновение ветра создавало грустную ностальгию о нашем доме, которым некогда был светлый мир. Для всего этого, и для себя, начинается короткое, а возможно, длинное; скорее всего скучное, а для некоторых увлекательное путешествие туда, где проходил каждый, но не обращал внимание на тонкие и мало различимые детали из которых, собственно говоря, и должен строиться наш мир.